Женщина глагол спрягает "дать" -
Это ж надо так оголодать.

это... ты где пропал? так ваще нельзя... чо случилось? ответь, а? плииииииз...

Замечание по поводу капусты как закуски.
И на стол поставить не стыдно, и сожрут - не жалко.

- Вам придется или бросить пить, или распрощаться со зрением.
- Эх, пропало мое зрение.

Город играет в карты квартир
А на пороге моем Эльзевир
Шторы папирус давно пожелтел
Боги все те же, да сказки не те.
Мы выпивали истории мусс
Летопись лиц я читал наизусть
Я вспоминал даже то, что не знал
Он пополнял моих слов арсенал
Книгу захлопнул. "Со мною пошли.
Вот вся капуста. Тебя не нашли."

Проверил истину на деле -
Не пьющий дольше проживет.
Попробовал не пить неделю -
Мне показалось - прожил год.

Зажевало ли жало вам,
Пережили ли худшее,
Залежалые жалобы
Не желаю выслушивать:
Это злоба пещерная,
Торжествуя, разлазится
Изощренно-ощеренно,
Обожающе ластится.
Даже властью оружия
Эта жизнь не разрушится,
Не от счастья ору же я
В этом душащем ужасе,
Выжигая железом,
Искупая вчерашнее...
Свежим лезвием лезет
Ископаемый рашпиль.

А над крышами рыжими
Воздух заживо выжат.
Неуслышанный, дышит он
И мечтает не выжить.

Пришел сезон соломенной охапки.
Он прян, как прежде, но уже не нов.
Парит орел, скукожа курьи лапки,
Подхвостьем осеняет ползунов
По трижды крытой дранкой крыше мира,
Летящей в пустоте, лишенной снов.
И рвется вдрызг из полного надира
Хрустящая очерченность основ.
А в сердце продолжает слезно гнить
Сырая плоть промозглого кадавра,

И я тяну из уха в ухо нить:
Она красна и тешит Минотавра.

Каменная осень в узком переулке,
Ломанные руки стаями летят.
Нолики больные, петельки дверные,
Крестики стальные в воздухе висят.

Туже, туже, туже тянутся-потянут.
Эту же забаву скопом ворожа,
На моих глазах волосы завянут.
На моих глазах волосы лежат

- Белые, шальные, племени смешного,
Имени фамильно смешанных кровей.
Ерничая, осень (ночью, полвторого)
Лето провожает женщины моей.

Падкие на листья, зелень и зеленку,
Мы любили вместе лужами лежать.
Мы летели вместе, а теперь вдогонку
Сломанные руки бросились метать.

Это с непривычки на лице печали,
В узком переулке липы-тополя,
Петельки дверные песни петь устали,
Стаи улетают - бля-бля-бля…

Каменная осень. Кто ее ваял?
Родина моя. Женщина моя.

Пауза в отношениях человечества и Всевышнего
Затянулась, как-то обходятся друг без друга.
Святая земля не родит, то ли солнцем, то ли войною выжжена.
Чаще в других регионах появляются мессии, их определяют в дурки, -
Это в худшем случае, в лучшем - не обращают внимания.
А они обижаются, что не ведут на распятье.
Срываются... напиваются каждый день до невменяемого.
Их Магдалины не знают, куда спиртное и деньги прятать.
Я лично знал двух иисусов и одну божью матерь.
Мы вместе курили гашиш и тусовались в подъездах.
Один иисус стал буддистом, другого убили в марте...
А дева мария ушла в поэтессы.
Её-то мне больше всего не хватает ночами.
Она вышла замуж, уехала, и я потерял её в этом мире.
Я вспоминаю, как соприкасались ресницами и подолгу молчали...
И пишу ей письма, на конверте ставлю: «Деве Марии».

Трехну гряхом, схожу-ка по большому
По шляху, как чумак за молоком,
И, гнатый табуретовкой из дому,
Пожарный труб свежую кипятком.

Публичное присутствие томится,
Для фрукта нету пасть, а ты, для, спишь.
С копытом кабы была б ты зверь-птица,
А так непрокопытилась, как фишь.

Ведь вобла выдра в перьях и в перину,
Топор бы, термоядерная вошь,
Угрохал бы такую домовину,
Чтоб я так жил за здорово живешь!

Да ну тебя в присутственное место,
Совсем уже совралась нацепи.
Еще бы кабы была б мне невеста...
Ща кабель в офис - факс уже пи-пи.

Пробежала по лицам волна, и так странно
исказились черты у людей, как во сне.
Это кошка вцепилась в изнанку экрана
и катается, гадина, на простыне.

На полупризрачный вторник легко ложится среда.
Мысль с афоризмами спорит, и это было всегда.
Хранимый нимбом державным, церковный колокол спит.
Мое ранимое жало кинжал разъял на куски.
А ты поверила в чудо, пошла за мной в никуда.
Любовь не больше простуды, что на неделе - среда.
Сжимаясь в вольты и герцы, до напряжения звезд,
я не умею согреться у белоногих берез.
Но там, где долгие вьюги, снега по пояс судьбе,
я колдовал твои руки, хотел сберечь их от бед.
И был простим, но прощен ли,
и не прощен, но любим,
как на бумаге лощеной в крови запекшийся бинт...

Кpасен, взлохмачен,
И взгляд не по-детски тяжел -
Маленький мальчик
В кусты по-большому пошел.

Сижу за компьютером вечером летним,
Пью пепси, зеваю, немного скучаю.
Читаю в сети я последние сплетни
Модема хрип жалкий уж не замечаю.

Но пепси заглушит мой голод едва ли
Себе на десерт и пельмени сварил…
Достал шоколадку… тут в дверь постучали.
В раздумьях жуя, я ее отворил...

Стоит на пороге, с косою в руке
Костлявая смерть, вея холодом тьмы.
Вся в черном: накидке, штанах, колпаке,
Ну словом, сбываются страшные сны.

Неужто покинуть сей мир суждено?
Неужто придется мне с жизнью прощаться…
Но только смущает в той смерти одно:
Ведь ростом она сантиметров лишь двадцать

Дрожу, возмущаюсь небесной ошибкой
Готовлюсь оставить земные дела,
Но молвила крошка, с чудесной улыбкой:
“Не бойся, мой друг, я к модему пришла.”